Неточные совпадения
Какие б чувства ни таились
Тогда во мне — теперь их нет:
Они прошли иль изменились…
Мир вам, тревоги
прошлых лет!
В ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья…
Другие дни, другие сны;
Смирились вы, моей весны
Высокопарные мечтанья,
И в поэтический бокал
Воды я много подмешал.
— Не напоминай, не тревожь
прошлого: не воротишь! — говорил Обломов с мыслью на лице, с полным сознанием рассудка и воли. — Что ты хочешь делать со мной? С тем
миром, куда ты влечешь меня, я распался навсегда; ты не спаяешь, не составишь две разорванные половины. Я прирос к этой яме больным местом: попробуй оторвать — будет смерть.
Я живу в
прошлом и будущем истории моего народа, истории человечества и истории
мира.
Вследствие этого-то простодушия своего он, между прочим, был серьезно убежден, что старый Кузьма, собираясь отходить в другой
мир, чувствует искреннее раскаяние за свое
прошлое с Грушенькой, и что нет теперь у нее покровителя и друга более преданного, как этот безвредный уже старик.
Я не прерывал его. Тогда он рассказал мне, что
прошлой ночью он видел тяжелый сон: он видел старую, развалившуюся юрту и в ней свою семью в страшной бедности. Жена и дети зябли от холода и были голодны. Они просили его принести им дрова и прислать теплой одежды, обуви, какой-нибудь еды и спичек. То, что он сжигал, он посылал в загробный
мир своим родным, которые, по представлению Дерсу, на том свете жили так же, как и на этом.
— Впрочем, — продолжал он, — что было, то было;
прошлого не воротишь, да и наконец… все к лучшему в здешнем
мире, как сказал, кажется, Волтер, — прибавил он поспешно.
И когда я теперь вспоминаю эту характерную, не похожую на всех других людей, едва промелькнувшую передо мной фигуру, то впечатление у меня такое, как будто это — само историческое
прошлое Польши, родины моей матери, своеобразное, крепкое, по — своему красивое, уходит в какую-то таинственную дверь
мира в то самое время, когда я открываю для себя другую дверь, провожая его ясным и зорким детским, взглядом…
Мир может прийти к высшей гармонии, к всеобщему примирению, но это не искупит невинных страданий
прошлого.
Прогрессисты понимают историю как улучшение, как бесконечное совершенствование этого
мира, уничтожение зла
прошлого и нарождение добра будущего.
Отщепленной от народного целого интеллигенции всего
мира поверилось, что она окончательно вступила в третий фазис развития, окончательно освободилась от пережитков
прошлого, что знанием для нее исчерпывается восприятие
мира и сознательное отношение к
миру, что все человечество тогда лишь станет на высоту самосознания, когда вырвет из своей души семя веры и отдастся гордому, самодержавному, всесильному знанию.
Что так старательно развивалось и подготовлялось Раисой Павловной в течение нескольких лет, Прейном было кончено разом: одним ударом Луша потеряла чувство действительности и жила в каком-то сказочном
мире, к которому обыденные понятия и мерки были совершенно неприложимы, а
прошлое являлось каким-то жалким, нищенским отребьем, которое Луша сменяла на новое, роскошное платье.
Человек видел свои желания и думы в далеком, занавешенном темной, кровавой завесой
прошлом, среди неведомых ему иноплеменников, и внутренне, — умом и сердцем, — приобщался к
миру, видя в нем друзей, которые давно уже единомышленно и твердо решили добиться на земле правды, освятили свое решение неисчислимыми страданиями, пролили реки крови своей ради торжества жизни новой, светлой и радостной.
Выражения сочувствия могут радовать (а впрочем, иногда и растравлять открытые раны напоминанием о бессилии), но они ни в каком случае не помогут тому интимному успокоению, благодаря которому, покончивши и с деятельностью, и с задачами дня, можешь сказать:"Ну, слава богу! я покончил свой день в
мире!"Такую помощь может оказать только «дружба», с ее предупредительным вниманием, с обильным запасом общих воспоминаний из далекого и близкого
прошлого; одним словом, с тем несложным арсеналом теплого участия, который не дает обильной духовной пищи, но несомненно действует ублажающим образом.
В первой половине
прошлого столетия они сделали свое дело, ознаменовав начало умственного возрождения и дав
миру Вольтеров, Дидро, Гольбахов и проч.
Соглашались почти единодушно, что, в принципе, амнистия — мера не только справедливая, но и полезная; что после пяти лет несомненного внутреннего
мира было бы согласно с здравой политикой закончить процесс умиротворения полным забвением
прошлых междоусобий.
— Затем, что, прощаясь с
миром, хочу, в вашем образе, проститься и со всем моим
прошлым!
— Грамота, — играя волосами ученика, говорил дьячок, — суть средство ознакомления ума с делами
прошлого, жизнью настоящего и планами людей на будущее, на завтрее. Стало быть, грамота сопрягает человека со человеками, сиречь приобщает его
миру. Разберём это подробно.
Величавый образ духовной высоты вставал перед пылкой, умной женщиной и заслонял всё
прошлое, открывая перед нею какой-то новый нравственный
мир.
— Как же ты, Иван, не сказал при
мире прошлое воскресенье, что тебе нужна изба?
До лета
прошлого года другою гордостью квартала была Нунча, торговка овощами, — самый веселый человек в
мире и первая красавица нашего угла, — над ним солнце стоит всегда немножко дольше, чем над другими частями города. Фонтан, конечно, остался доныне таким, как был всегда; всё более желтея от времени, он долго будет удивлять иностранцев забавной своей красотою, — мраморные дети не стареют и не устают в играх.
Как ни коротки были между собой Дора и Долинский, но эти вызываемые Дорою рассказы о
прошлом, раскрывая перед нею еще подробнее внутренний
мир рассказчика, давали ее отношениям к нему новый, несколько еще более интимный характер.
— Нет, нет! Не надо слез — не надо их, не надо.
Мир прошлому. Я еду с
миром в сердце, не возмущайте тишины, которая теперь в душе моей. Не думайте, что вы несчастливей других: здесь все несчастны, и вы, и я, и он… Он, может быть, несчастней всех, и он всех меньше нас достоин своего несчастия.
С этой же минуты он окончательно делается продуктом принявшей его среды. Являются особенные обряды, своеобразные обычаи и еще более своеобразные понятия, которые закрывают плотною завесой остальные обрывки воспоминаний скудного школьного
прошлого. Безазбучность становится единственною творческою силой, которая должна водворить в
мире порядок и всеобщее безмолвие.
Они существуют в этом
мире, за них надо сражаться и бороться, чтобы вырвать их из цепких рук природы, как были вырваны в
прошлом все наши успехи, наша цивилизация работою коллективного мозга человечества, направляющего и умножающего ничтожную силу отдельного человека».
Но оно не переходит в
прошлое. Точно вырвавшись из-под власти времени и смерти, оно неподвижно стоит в мозгу — этот труп прошедших событий, лишенный погребения. Каждый вечер он настойчиво зарывает его в могилу; проходит ночь, наступает утро — и снова перед ним, заслоняя собою
мир, все собою начиная и все кончая, неподвижно стоит окаменевший, изваянный образ: взмах белого платка, выстрелы, кровь.
Иван Иванович. Попробуем. Диана божественная! (Целует ее руку.) Помните, матушка,
прошлый год? Ха-ха! Люблю таких особ, побей меня бог! Не люблю малодушия! Вот она где самая-то и есть эмансипация женская! Ее в плечико нюхаешь, а от нее порохом, Ганнибалами да Гамилькарами пахнет! Воевода, совсем воевода! Дай ей эполеты, и погиб
мир! Поедем! И Сашку с собой возьмем! Всех возьмем! Покажем им, что значит кровь военная, Диана божественная, ваше превосходительство, Александра Македонская!
Дарья Ивановна (прямо и невинно глядя в глаза графу). Послушайте, граф; я с вами хитрить не стану. Я вообще хитрить не умею, а с вами это было бы просто смешно. Неужели вы думаете, что для женщины ничего не значит увидеть человека, которого она знала в молодости, знала совершенно в другом
мире, в других отношениях — и увидать его, как я вижу теперь вас… (Граф украдкой поправляет волосы.) Говорить с ним, вспоминать о
прошлом…
Поэтому, если смотреть из
прошлого и настоящего в будущее, вообще рассматривать
мир во времени и из времени, он представляется как неопределенное множество разных возможностей, из которых только одна избирается и осуществляется тварной свободой.
«Свои» сначала от этого осовели, но Горданов красноречиво представлял им картины неудач в
прошлом, — неудач, прямо происшедших от грубости базаровской системы, неизбежных и вперед при сохранении старой, так называемой нигилистической системы отношений к обществу, и указал на несомненные преимущества борьбы с
миром хитростию и лукавством.
Наряду с положительными чертами в аристократизме были и отвратительные черты, своеобразное хамство в высокомерном обращении с низшими, презрение к труду, расовая гордость, не соответствующая личным качествам, кастовая замкнутость, закрытость к живым движениям
мира, исключительная обращенность к
прошлому («откуда», а не «куда»), замкнутость.
Из середины нашего
мира, в котором все так не походит на рай, мы мыслим рай в
прошлом, в начале, и в будущем, в конце.
И речь идет о победе над всяким рабством, над рабством перед властью
прошлого и над рабством перед властью будущего, над рабством у внешнего
мира, и над рабством у самого себя, у своего низшего «я».
Легкий флёрт в балетном
мире — из первой трети 60-х годов — отошел уже в
прошлое и ничего не оставил после себя. Личная жизнь в тесном смысле не сулила никаких отрадных переживаний.
Драматический
мир Лондона интересовал меня еще в Париже, и я привез оттуда письма к двум выдающимся личностям из этого
мира: одному просто актеру с громким
прошлым, а другому драматургу-актеру с совершенно оригинальным положением и родом деятельности.
Глава славянофильской школы А. Хомяков не был профетической натурой. Сильный мыслитель, он был очень посредственный поэт. Но у него есть целый ряд резко обличительных стихотворений, из которых видно, что, несмотря на славянофильскую идеализацию исторического
прошлого, он мучался великими историческими грехами России. Он верил, что Россия призвана поведать
миру «таинство свободы», даровать «дар святой свободы». Россия недостойна «избранья», но «избрана».
Достаточно ей было побыть в покоях полчаса, как ей начинало казаться, что она тоже робка и скромна, что и от нее пахнет кипарисом;
прошлое уходило куда-то в даль, теряло свою цену, и княгиня начинала думать, что, несмотря на свои 29 лет, она очень похожа на старого архимандрита и так же, как он, рождена не для богатства, не для земного величия и любви, а для жизни тихой, скрытой от
мира, сумеречной, как покои…
— Я ожидал, предвидел это! Но ничего. Мы найдем ее…Великий дар у Августина! О, чудный дар! Иди с
миром и другой раз не женись на ведьмах! Были примеры, что нечистые духи переселялись из жен в мужей…В
прошлом году я сжег одного благочестивого католика, который через прикосновение к нечистой женщине против воли отдал душу свою сатане…Ступай!
Творческая духовность должна быть так же обращена к вечности, как и великая духовность
прошлого, но она должна и актуализировать себя во времени, т. е. изменять
мир.
— Брось! — неожиданно свирепеет Коршунов, — здесь, в этих залах, целый
мир прошлого, а ты курить!
Новая духовность обращена не только к
прошлому, к Христу, Распятому злом
мира, но и к будущему, к Христу, Грядущему во славе, к Царству Божьему.
Несмотря на то, что при их свиданиях как и при посещениях Карнеевым Шатова во время болезни, разговор ни одним словом не касался грустного
прошлого, похороненного в могиле княжны Лиды и близкой от нее кельи послушника Ивана, Антону Михайловичу тяжелы были свидания с ушедшим из
мира другом.
Очутившись над прорубью, за секунду до осуществления роковой мысли, за секунду до перехода в другой лучший
мир, все ее
прошлое — со дня ее детства до страшного момента оставления ею холодного трупа ребенка там, в пустой землянке, — пронеслось перед ней яркой живой картиной.
Восторженные клики парижан, шедшие прямо от сердца и приветствовавшие «русского царя», принесшего Франции, измученной победами, и остальной Европе, измученной поражениями, миртовую ветвь
мира, красноречиво говорили еще тогда о лежавших в глубине сердец обоих народов взаимных симпатиях, имеющих незыблемую опору в их территориальном положении и в их историческом
прошлом.
— Молчать, — отвечал Александр Васильевич, — так как разговор о
прошлом нарушает
мир души… Речь — серебро, молчание — золото.
В чувстве злобной мстительности этот
мир сохраняет преемственность с
прошлым, в чувстве злобной зависти он прикован к
прошлому, как раб.
Но принимает и приумножает все худшее, что было в
мире «буржуазном», все грехи, болезни и низости
прошлого, всю тьму отцов и дедов.
Возникший в России большевистский «социалистический»
мир производит впечатление отбросов
мира «буржуазного», болезненных и смрадных испарений
прошлого, истечения какой-то старой тьмы.
Русские большевики, насколько можно серьезно о них говорить, и есть та новая раса, которая отрицает всякую связь и всякую преемственность между этими двумя
мирами, которая хочет истребить дотла все старое, всякое наследие
прошлого.
Обнаруживается, что
мир «социалистический» со злобой и ненавистью отвергает все лучшее, что было в
мире «буржуазном», все непреходящие святыни и ценности
прошлого, отцов и дедов.